Говнище

  Ехал на работу и слушал радио. Я всегда слушаю радио по дороге на работу - новости там, какие или еще чего.

   В начале 90х, когда магазины живо напоминали о любимой книжке "Черный Обелиск", мы осенью объезжали окрестные деревни, пытаясь договориться с аборигенами на корову живым весом. Коров мы там же и забивали, а разделанная туша, разрубленная на порционные кусочки украшала  наш балкон всю зиму. Заодно и мы выживали без потерь. Благо дело, жили мы на четвертом этаже.
 
  Аборигены, собственно, шли на это весьма неохотно - дураков-то нет. Хотя, в каждой деревне находились, либо отщепенцы - у которых уже ничего не осталось, а пить-то, тьфу! Жить-то надо как-то, либо родственники наших друзей, которые могли отыскать подобных отщепенцев в родном или соседнем колхозе.

    В тот раз мы промышляли в деревне,  в которой жила тёща моего зама, Олежи.

    В длинном, узком дворе, у стайки стояла корова. Люська, Олежина жена, держала ее за короткую веревку, привязанную к рогам.

- Кто резать будет? - спросил я, - подозревая, что на этот раз моя очередь.

- Не знаю, - равнодушно сказала Люська, - я как-то не подумала, но мама сейчас придет...

  В этот момент во двор вошел местный Вильгельм Телль, с в резиновых сапогах, линялой трикухе, меховой душегрейке и фетровой шляпе. Следом за ним вошла Люскина мама.

  -Эта? - Спросил Телль, худой как щепа. И покачиваясь под легким дуновением ветерка, ткнул пальцем в сторону Люськи.

 -Да, - подтвердила Мама.

 Телль сорвал бердану и не целясь с пяти метров выстрелил в сторону Люськи с коровой.  

 - Бля... -Только успел сказать я, как корова, как подрубленная, рухнула на землю, а за ней следом чуть не полетела Люська, не успевшая отпустить веревку.

  - Ничего, - отреагировала Люськина Мама, на мой возглас, - он никогда не мажет. Тебе как обычно? - Крикнула она в спину Теллю, пытающемуся выйти со двора в калитку.  Телль, не оборачиваясь махнул рукой, мол, да. И вышел в распахнутые ворота, поняв, что в калитку он не вписывается.

  Мы свежевали корову, когда к нам присоединился Олежин сын, тоже Олежка, Пяти или шести лет от роду.  Он, как завороженный, ковырял пальцем во всех дырках коровьей туши, до которых мог дотянуться. Отыскав дырку от пули, в башке у коровы и засунув туда палец, он вообще, замер от восхищения.

 - Ну, любит он в говнище поковыряться, что делать, - Добродушно сказала Люська, в ответ на мои робкие попытки отогнать мальчонку. - А ну отвалил! - Заорала она на него, под нож захотел попасть?

   К чему я это вспомнил? Я не верю, что право общества знать, есть высшая ценность демократического общества.  По моему, эту максиму придумали выросшие Олежки, которые до потери пульса обожают копаться в говнище, прикрывая это постыдное, на мой взгляд,  влечение, служением общественному  благу.

 А радио я, да, выключил.