Супчик

На работу я забредал лишь изредка. Начальство, живущее в своих домах, смотрели на мои похождения со сдержанным интересом. Подозреваю, им было просто любопытно, что такой олух, за пределами машинного зала ВЦ, как я, может вообще сделать своими руками? Я их не расстраивал, судя по всему.

Плюхнувшись в кресло, одиноко стоявшее в углу нашего кабинета, я лишь бормотал что-то мало вразумительное. Сотрудники нашего отдела меня обходил стороной, за что я им был даже благодарен. Хотя бы потому, что они были еще большими олухами чем я. Иногда кто-нибудь из них сдуру задавал вопрос: «Ну, как?» и не успевал он опомнится, как я уже рассказывал ему(или ей, без разницы) о трубах на три четверти дюйма и сгонах, о том, как удобней спиз… извините, украсть пачку железа, потому, что железо в стране частным лицам не продается, а вот без него пожарный вместо разрешения выпишет штраф, сука! Бл… простите, это все Старков.

Меня, которого девки операторы иначе, как Грубый и не звали, народ шугался. Приходилось брать себя в руки и преходить на относительно русский язык доступный не только таким распиз… извините, хулиганам как я, но и всем остальным гражданам бывшего губернского города Т.

Я же, поймите, со Старковым в основном общался. Ну, пока мы печку строили. Жена, не выдержав, уехала к родителям «не надолго», а соседка – баба Вера, кроме русского матерного и не знала больше никаких других языков.

Бобра отличалась суровым нравом и полным нетерпением к слову матерному, уж и не понимаю – чем он ей не угодил? При моем появлении, она фыркала ломовой лошадью, хотя и была ростом с пони, и уходила к подруге в операторскую, пламенея по пути раскаленными ушами.

– Слушай, Нестрашный, – неожиданно обратилась она ко мне, вместо того, что-бы валить по привычке.

– А я чё, я ничё, – забубнил я изо всех сил, пытаясь подбирать слова, – а хули, я же не спецом, сама, бля, должна понимать.

Тут она перебила меня:

– Я слыхала, что у тебя жена уехала, а как вы со Старковым питаетесь?

Я немного оху… простите, обалдел, от такого вопроса и призадумался: а действительно – как?

– Ну… промямлил я, – иногда в столовую…

Но она кажется не очень поверила:

– пропили небось все уже?

– Да мы… А ты что — занять хочешь? – Оживился я, прикидывая сколько попросить, чтобы еще и на плашки хватило: я как раз плашку запорол на пол дюйма, глядишь и правда на пожрать останется, а то супчик из последней курицы, что мы добыли в старковском курятнике, уже начал явственно попахивать.

– Ну… – Замялась Бобра, – рублей десять я могу, конечно, до зарплаты! – спохватилась она, – Но, сейчас о другом.

Я на всякий случай испугался, мало ли, жена, обратно же у родителей, да и Старков — его только баба Вера вынести в состоянии, хотя, скорее, все наоборот: баба Вера может играющим тренером у него быть. Да вот…

– Так ты согласен? – Прервала мои мысли, скакавшие блохами под ее монотонное гудение, Бобра.

– На что? А… я прослушал, кажись. А – нет! Пятнадцать рублей! Гони давай, я поху… извини, побегу. У меня оказывается сейчас дела…

– Так когда прийти супчик варить-то? – Вздохнула Бобра.

– Супчик. Погоди, какой супчик? – Удивился я.

– Я же тебя сказала: приду к вам и сварю супчик.

– З..зачем?

– Ты что, совсем там со своим Старковым одурел? Я же сказала: Хочу на этого Старкова посмотреть и… – Тут она покраснела, – и хочу послушать хоть раз, как по настоящему матерятся.

– Понял, – сказал, несколько уязвленный, я, – но деньги вперед!

– Старков! – заорал я заглядывая к нему в окно. – Ты где?

Не дождавшись ответа, я шагнул в окошко и, споткнувшись, растянулся, чудом промазав и не попав головой в гигантский аквариум. Когда ко мне вернулось дыхание, появился и Старков с двумя ведрами воды.

– Во, видел? – похвалился он, – Классный аквариум,а? В Универе ремонт на БПФ, выкинули. А мне самый раз! А чего ты на полу валяешься? Давай, помогай воды наносить.

Мы натаскали воды в аквариум. К вечеру ближе закончили. Судя по всему, у него в днище было отверстие, и воды мы перетаскали в размере одного водохранилища, или нескольких запруд. Но, никак не меньше Ассуанской плотины. Не меньше.

– О, чуть не забыл, – сказал я, – мы же сегодня супчик едим.

– Какой супчик? – обрадовался Старков.

– Понятия не имею. Главное, что это будет прямо сейчас, а расплачиваться мы будем матом.

– Заеб… Погоди, – спохватился Старков, – ты это о чем сейчас?

– Бобра, – вздохнул я, – хочет послушать настоящий, русский мат. От кого она его еще может услышать, как не от смеси мордвина с цыганом и еврея? В расплату обещала супчик сварить.

Про десять рублей я благоразумно промолчал.

– Так этого добра у нас… – Побежали! Только я в одно место заскочу и сразу к тебе!

Бобра пришла вовремя. Я успел, таки, прибежать перед самым ее приходом, и едва перевел дух, как вошла она. С двумя авоськами.

Критически осмотрела стол. И чего его было так осматривать – я не понял, но, на всякий случай, обмахнул его рукавом рубахи: все равно ее выкидывать давно пора. Бобра вздохнула и, вытащив из одной авосек тряпку, принялась стол мыть.

– Уж ты, – пробормотал я, – а я и забыл что он синий. Ну, цветочек на клеенке. – И под тяжелым взглядом Бобры окончательно смутился и забубнил под нос, – ну, забыл я, забыл, что там клеенка постелена, чё.

Потом махнул рукой и пошел к ванне с глиной и принялся ворочать в ней совковой лопатой.

– У тебя плитка работает? – Спросила Бобра, и я испугался, не принесли ли она и электроплитку с собой?

Но Бобра выгрузила на стол продукты и сев на табуретку сказала:

– И где твой знаменитый Старков?

Я почувствовал себя коварным обманщиком, заманившим невинную девушку к себе домой, и… Самое печальное, что Старков по своей привычки мог прийти и через неделю, а то и через две, а я тут выкручивайся как хочешь.

Открыв рот, чтобы искрометно пошутить, не напугав бедную девушку до смерти, я вздохнул поглубже, и в этот момент распахнулась дверь и в дом ввалился Старков.

– Ну, бля, и где та пиздося? – радостно завопил он.

Это были последние цензурные слова, произнесенные им этим вечером.

Бобра, мгновенно покрылась сиреневыми пятнами и выдавила:

– Суп будет протертым.

За весь вечер она больше не выдавила из себя ни слова. Стеснялась, что ли?

Старков жужжал больше обычного, не упуская Бобру с экранов своих радаров. Его кошачьи усы стояли дыбом, а сам он напоминал суетливого пса, подобранного с улицы и понявшего, что его сейчас, вместо того, чтобы пустить на шапку, будут кормить.

Бобра же, переливавшаяся всеми оттенками цветов побежалости, возилась возле стола, переодически явно забывая дышать.

Я перехватил лопату поудобнее, чтобы в самый критический момент, отоварить ею Старкова по башке. Если Бобре совсем уж хило станет. А по другому его остановить было нельзя, а за Бобру я отвечал.

Бобра синела, багровела, шла пятнами, а мы лишь поддавали жару. Тут Бобра швырнула кастрюлю на стол, и, подхватив авоськи, ринулась к выходу.

– Готово, видать, – перешел вдруг на нормативный русский Старков, – а сама-то что ушла? Мы же по ее просьбе старались, нет?

Я со вздохом облегчения, расклеил слипшиеся от напряжения пальцы, и воткнул в глину уже не нужную лопату.

– Завтра на работе спрошу, – проворчал я, – а где мы ложки возьмем, спохватился я вдруг, мы же…

И замолчал. На столе стояли две незнакомые мне тарелки. Рядом с ними лежали ложки, а между ними стояла тарелка с аккуратно нарезанным хлебом. Третьей тарелки не было.