10:59

Берег моря. Кафе. 10:58. Вывожу чуть дрожащими руками первые слова: “Берег моря. Кафе”. Замираю в ожидании. Легкий удар током. Это предупреждение. Изжеванная бумажка покрыта лиловыми разводами будто кто-то вытирал ею потный лоб. Я этого точно не делал, мой вклад — лишь кривые буквы, лениво складывающиеся в с трудом читаемые слова: «Берег моря». Это все.  Огрызок карандаша. «Твердый» - остатки надписи едва можно разобрать. Серебристая краска слезла полностью. Лет сто или больше не писал от руки. Буквы кривые, будто я пьян -  не помню когда был пьян в последний раз. Даже когда просто —  был. Веселые, должно быть, были деньки. Не помню. Странное ощущение… Еще один удар током. На этот раз интервал между ударами длиннее чем обычно. Странно. Обычно он не медлит со стимулом. И не поспоришь. Белые стулья - грубая имитация плетеной мебели. Стол из, уже не под что не прикидывающейся, честной пластмассы. Черного цвета. Посреди стола круглая дыра. В нее обычно вставляют зонт, делающий вид, что он рьяно защищает вас от вечно летнего солнца. А то, что ему это удается плохо, так то дело случая — солнце нынче не очень удачно расположилось над горизонтом…  Сейчас дыру прикрывает стальная пепельница с круглым дном и ложбинками для четырех сигарет.

Здесь, в кафе на веранде, установлены огромные стационарные  зонты. Которые тоже ни черта не помогают от проныры солнца, маящегося дурью на своем небосклоне. Надо записать, пожалуй, а то опять огребусь за безделье. Ощущая вполне явственное потрескивание набирающего силы разряда, принимаюсь писать:

“Белые стулья. Грубая имитация плетеной мебели. Плевок белого солнца приклеился к небу и не желает двигаться уже битый час. Большой зеленый зонт с бегущей по ободу надписью “Карлсберг” от него не спасает вовсе. Столик стоит так, что тень от зонта падает строго на невысокую балюстраду окружающую веранду. В тени, на выкрошившейся, да и к тому же, давно не крашенной балюстраде, сидит кот. Взгляд его…”.

 Откладываю карандаш и смотрю на море. Красные флаги и сердито-профессиональные вопли спасателей: “Девушка!В желтом купальнике! Немедленно вернитесь! Чей ребенок без присмотра? Девушка! Немед… Я сказал - немедленно вернись в безопасную зону! Или я сейчас подплыву на каяке и дам по башке  веслом и верну в… Я кому сказал!”

 Отсюда, с моего места,  девушку не видать. По моему, там в узкой полосе огороженной флажками, плещется стопитьсот человек и спасатель блажит просто так, для собственного развлечения. Скучно ведь сидеть целыми днями и смотреть, как огромная, аморфная биомасса колышется на волнах, то исчезая то появляясь на поверхности, стараясь не прозевать  момент, когда одна из ушедшая под воду точек не показывается вновь. Хотя кто их знает, этих спасателей. Интересно, какие у них развлечения? Нет, лучше не знать.

Карандаш твердый. И очень старый. Почти как я сам. Хотя нет - насколько я стар и да, стар ли - я не знаю. Точней, мне не положено по условиям контракта знать. Я — наблюдатель. Это все, что мне дозволено. Чтобы не повлияло на результат — так было сказано. Не могу вспомнить кем. Для разнообразия пытаюсь, но тут же сдаюсь. Машу рукой официантке. “Девушка, можно вас на минутку?” Она равнодушно обходит мой столик стороной. Смахнув на ходу невидимую мне крошку. “Вот же зараза, —  бурчу я, — но попытаться стоило.” Облизываюсь, глядя на высокий бокал с пивом, что она ставит перед молодым человеком за столиком  в глубине зала. Он мается в ожидании кого-то. “Девушку ждет, — решаю я, — не мальчика же”. Молодой человек и правда не очень похож на тех, кто ищет однополой любви. Хотя, кто их нынче разберет?  

 У меня листок бумаги и карандаш. “Больше тебе ничего не понадобится”, — было сказано при подписании контракта. С кем я его, все таки подписал? Опять нарастающее гудение — стимул… Стимул! Хватаю карандаш. Кот соскочил с балюстрады и, фыркнув в мою сторону, отправился через весь зал.

  Он, мне кажется, тоже наблюдатель. Иначе, как, скажите на милость, он может знать о моем тут присутствии? Удар током. “Черт!” - взываю я, но никто даже глазом не моргнул. Хватаю листок и начинаю вновь строчить кривыми буквами на мятом листке:

 “Кот идет по проходу. Мимо четы старичков, сидящих у самой барной стойке. За стойкой,  с газетой на непонятном языке, увлеченно скучает бармен. По моему, он больше исподтишка смотрит на официантку прикрываясь газетой. Слева от него огромная кофейная машина. Машина периодически шипит и фырчит, но на нее никто не обращает внимание. Разве что официантка наведывается к ней за очередной порцией капучино или латте.  Справа,  хорошо видное с моего места, окошко на кухню. За окошком мелькает странный тип, видимо - повар. У него длинные свисающие усы и огромный колпак на голой, как коленка, голове.”

 Ощупываю коленку рукой. На мне шорты. А может и купальные трусы, но это не важно. По моему, степень волосатости коленки ровно та же, что и всей остальной ноги. Ясно. Вычеркиваю “голой как коленка”. Осталось придумать, что написать взамен. Ведь повар и правда - лыс. Лыс абсолютно. Лыс как… нет, это уже слишком. бильярдный шар не менее избитое клише. Да и не играю я на бильярде. Как ладошка? Как попка младенца? Как… Лысый — как??? Повар смотрит в мою сторону и я вижу его длинный, свисающий дуремарский нос. Он снимает колпак и я вижу, что он не абсолютно лыс, а у него просто огромная залысина, окруженная мелкой опушкой… Твою ж ты мать! Опушкой? Опушка! Какая свежая метафора - только что из нафталина!

 Откладываю карандаш. Надо успокоится. Игнорирую очередной удар током. Отвяжись. Мне нужна передышка. Мне нужно подумать.

  — У тебя в контракте сказано, что ты наблюдатель. — Говорит, непонятно когда подошедший кот, — ты — просто фотоаппарат. Твое дело смотреть и фиксировать. Все. Никакой отсебятины.  

  “Все таки, он тоже наблюдатель. Забавно.” — Проносится в голове.

 — Я… — бормочу я, — я и так только фиксирую… Мне бы пива. — Неожиданно слетает с губ.

 — Перебьешься, — Ворчит кот, вспрыгивая на старое место.

Официантка швыряет на стол картонку с эмблемой “Туборг” и ставит на нее бокал с пивом “Карлсберг”. Так написано на бокал.

 Я осторожно пригубляю. Лучше б я этого не делал. Утираю листочком бумаги пот со лба. Единственное материальное, что я могу ощутить в этом мире. А нет - еще карандаш!  
     
 — Не отвлекайся,  — фыркает кот, — время отпущенное на твою передышку вышло.

 — Да я и не спорю, — протестую я, и огребаюсь полноценным разрядом. — А-а-а! Вот зачем это надо было?

 Хватаю листок и вытерев его об шорты принимаюсь писать:

“ По проходу меж столиками носится ребенок. Мальчишка. Лет пяти-шести. В руках у него игрушечный самолет с пропеллером. Пропеллер крутится. Не очень споро, но заметно. Мальчишка для надежности подталкивает его пальцем с криво обстриженным ногтем.   “Ж-ж-ж-ж!” — Гудит мальчишка шмелем-переростком. В зал входит пожилая пара и усаживается у входа. Следом за ними —  молодая девушка с рюкзачком. Зеленым. В кармашке рюкзака — бутылка с водой. Под клапаном, кажется, куртка. Зачем она ей в такую жару?  Девушка обводит зал взглядом и замирает. В дальнем углу, слева от стойки, сидит пара. Родители мальчишки. Муж сидит лицом ко входу. Наткнувшись на взгляд вошедшей, он неожиданно замирает и съеживается, заметно побледнев. Девушка и вовсе окаменевает. Ей на встречу поднимается молодой человек в кожаном пиджаке. “Ну и славно, — обрадовался я, — и все таки он ждет девушку!” Но она вовсе не смотрит на него. Молодой человек приглашающе машет, но девушка продолжает смотреть на отца мальчика. Пауза длится, кажется, бесконечность. Даже пылинки, хороводившиеся в солнечном свете застыли, боясь даже пошевельнуться. Даже мальчишка и тот с удивлением уставился на странную посетительницу.

 — И… — жалко бормочет отец мальчика, — Ида?  

  Губы девушки слегка дрогнули и сжались. Глаза, это видно даже отсюда — потемнели.
   
  Мать мальчишки, споткнувшись о заготовленную на зиму тираду, с удивлением посмотрела на мужа.

 — Ты что — не слушаешь? — Изумленно тянет она.  Но натолкнувшись на совершенно немыслимое невнимание с его стороны, оборачивается и ”

  Швыряю на стол карандаш. И впиваюсь взглядом в бокал Карлсберга.

 “Бах!— говорю неожиданно онемевшими губами, — бах…”

 Кот соскакивает с балюстрады и нервно подергивая хвостом уходит в густую белую пыль заполнившую все пространство вокруг нас.

 Бах!
 
 Берег моря. Кафе. «Девушка! Немедленно выйти! Девушка!» Легкий укол в спину. Уже не столь сильный, как раньше. Далекие сирены амбулансов, несущихся к эпицентру событий. Слабый запах гари в солнечных лучах. На спасательной вышке часы переключаются с температуры воды на время. 10:58. Нижняя черточка в цифре восемь не загорелась. Легкий привкус горечи на замерших пыльных губах.