И вообще, Мюнхен заполонен велосипедистами. Шагу нельзя ступить, чтобы тебе не побренчали велосипедным звоночком: “Прочь с дорожки, чучело!” Велосипедисты тут от двух до ста пятидесяти. В основном, как ни странно — женского полу. Особо доставляют девицы в коротких юбках. Таких довольно много. Как тут автокрушений на этой почве нет? Видать, притерпелись. Отъезжая от гостиницы был вынужден минут десять простоять пока все эти леди не отчистят путь, и у меня не появится возможность выскочить на дорогу. Вейз, не вовремя обновившись, тоже внес освежающую нотку в наше путешествие. Он, видите ли, завис.
— Мне нужен Зальцбург, — бормочу я, — а Мюнхен я не знаю. Давай показывай, сцука, как мне выехать на нужную трассу!
— Чрез десять метров, — невозмутимо отвечает подлец, показывая мне карту Фрайбурга, кажется, — поверни налево.
Останавливаю машину, перезагружаю планшет. Оживший Вейз начинает работать правильно и я вздыхаю с облегчением.
— А давай заправимся в Германии, — говорит жена, — вдруг в Австрии бензин дороже?
— Мы, кажется, все еще в Германии, — говорю я, — давай заправимся.
Иду в кассу, залив бак. Суровая тетушка, глядит на меня строго:
— Ты в Австрию едешь? В Зальцбург, - уточняет она, подозревая во мне двоечника.
— Ну да, а что?
— Тебе наклейка нужна для проезда по скоростным трассам, иначе штраф — сто евро. У тебя такой нет. — Она тычет в экран перед собой. На экране моя машина.
— Беру, — говорю я, — проклиная про себя прокатовского мужика: про Германию и Чехию он предупредил, а вот про Австрию промолчал, гад. Да и что на меня может свалиться из Швейцарии… Лучше об этом не думать. Покупаю наклейку и, пришлепнув ее на лобовое стекло, идем фотографироваться на смотровую площадку. Предальпийские радости, как никак. Коровки, пейзаж, туман и склоны гор. Коровьим дерьмом, в отличии от Черного леса, не пахнет. Видать марка коров не та.
Австрия тоже вся перекопана. Скоростные дороги, ага. В Зальцбург заезжаем лавируя между ограждениями цвета местного флага.
В гостинице нас, традиционно “не ждали”:
— Заселение с четырех, — с огорчением сообщил нам парнишка за стойкой. — Но вещи вы можете оставить тут.
— Ты мне лучше про парковку скажи, — вздыхаю я, — вещи у меня и в багажнике полежат без проблем.
— Есть, — обрадовался парнишка, — заезжаете за гостинцу и там написано. Семь евро в сутки. На общественной - двадцать восемь.
Ставим машину и идем в город. На гостиничной парковке, кстати, всего четыре места. Кроме нас заняты еще два. Повезло. Сверяюсь с автоматом на общественной стоянке и радуюсь жизни. Общественные парковки тут и правда, дико дорогие.
Вдоль реки Зальцах(это я сейчас умничаю — все время пребывания в Зальцбурге я так и не удосужился выяснить название реки с мутной, быстрой водой)на всем ее протяжении велосипедные и пешеходные дорожки. Красота!
Минут за пятнадцать неторопливым шагом доходим до центра.
— Держись, — говорю я, — сейчас будет Моцарт. Много Моцарта. Один Моцарт…
— А почему? — Удивляется далекая от музыки жена.
— Он тутошний. — Вздыхаю я тяжело. — Угораздило же его папашу сюда переехать. В такую-то дыру. Хотя, может в те времена она дырой и не считалась…
В городе столпотворение. Народ всех цветов радуги. Шелкают напропалую фотоаппаратами и смартфонами. Все подряд. Вижу вход во дворик с шестиконечной звездой.
— О! Пойдем посмотрим!
Шестиконечные звезды и никакого упоминания об евреях. Совсем. Это пивоварня какоя-то. Музей при ней. Пивоварни же. О как.
Идем дальше. Центр крошечный, всюду музыка. Во всех ее проявлениях, кроме непосредственного.
— Смотри, — толкает меня в бок жена, — Косметика Мертвого моря.
— Ну, наконец-то, — ворчу я, — еврейское присутствие обнаружено.
Два, крайне пройдошеского вида, чернявых молодых человека, впаривают что-то арабке в бурке. Арабке, судя по блеску глаз в щели, очень хочется войти и она держится из самых последних сил. Мне кажется, если ее шейх в ближайшие минуты не появится на горизонте, то она сломается.
Огромный китаец с кучей детишек, летит по проулку с выпученными глазами, на встречу повозке бодро влекомой двумя битюгами. Судя по диалогу - его интересует поездка. Кучер машет головой и тычет себе за спину кнутом. Китаец подрывается и несется дальше.
— У них там гнездо, — говорю я.
— И что? — не отрываясь от витрины говорит жена.
— Да нет, просто.
— Но мы не поедем, да? — осведомляется жена.
— Да. Мы уже катались. В Кордове.
Выходим на площадь. На встречу нам едет повозка груженая тем самым китайцем и его домочадцами. Судя по его виду - жизнь у него удалась. По крайней мере на ближайшие пару часов. Хотя, я наверно, неисправимый оптимист.
— Поедим? — Мы заходим в пустую забегаловку.
— А что будем есть?
— Австрия. Уверен, что это будет венский шницель.
И, о чудо, нам и правда подают венский шницель. И куда лучшего качества, чем мне доводилось отведывать в Вене. И, как положено, — с брусничным вареньем.
Сижу потягиваю пиво, любуясь средневековой улочкой, густо украшенной христианской символикой. Внезапно понимаю, что улица называется: “Judengasse”(еврейская аллея), как и в Нюрнберге. Лезу в википедию. Судьба общины почти такая же. Только ее таки восстановили, но Гитлер поправил положение и с тех пор название - да, евреи… Не считая тех, с “косметикой Мертвого моря”, что за еврейское присутствие считать никак нельзя. Их даже с учетом пройдошности на миньян не хватит.
Гуляем по набережной.
— Смотри — прогулка по реке! — тычу пальцем в почти совсем уже отправившийся катер. Увидев наш интерес, катер притормаживает и зазывно машет: “А давай с нами!”
Мы несемся сломя голову и нас усаживаю в самом первом ряду. На приставных стульях. Перед нами, рядом с пультом управления посудиной, стоят два пиратских руля. За рулями стоят два юных Джека Воробья, лет десяти отроду на двоих. Оправляемся. Капитан - шило в заду. Под каждым мостом бибикает и машет рукой гуляющим, те радостно откликаются. Катимся вниз по реке. Капитан, разве что вприсядку не идет от избытка чувств. Ему прислуживает матрос женского обличия, ничуть не менее веселое существо, откликающееся на каждый скрип.
Большая часть высаживается в конце маршрута - у них билет с посещением замка. Место двух юных пиратов занимает девочка лет пяти-шести. Она крутит штурвал отчего-то в одну сторону. Подходим к месту швартовки, но капитан, вместо того, чтобы пришвартоваться, показав всем “Тише!”, закручивает руль в ту же сторону, что и девочка и наше корыто начинает крутиться на месте. Девочка вдруг спохватывается, а капитан показывает ей жестами “Ну, ты же крутила штурвал, вот оно и…”. Девочка, осознав нанесенный ею ущерб, бросает штурвал и кидается в панике к матери. Все дружно смеются и утешают незадачливого шкипера.
Идем в гостиницу. Время заселения пришло. Возле входа в гостиницу мечется арабская пара. Они пытаются попасть в итальянский ресторан по соседству.
— Он же сейчас закрыт, — с удивлением говорит мужик оформляющий наши бумаги. — странные какие-то…
Мы заселяемся в номер с большим портретом Моцарта на стене.
— А где он похоронен? — вдруг спрашивает жена.
— Не здесь. В какой-то яме с известью. Как и другие умершие от чумы.
— Похож. — говорит жена, явно имея в виду сходство со Слейтером.
— Форман просто пересказал версию Пушкина, которую тот придумал на голубом глазу для пущего драматизма. А так как Форман жил во вполне так себе соц. стране, до того, как сбежать в Америку, то не знать эту версию он не мог. А фильм хороший, да. Как и Форман.
— Пойдем гулять? — Спросила жена и я принялся искать в гугле каньоны по близости. Один из них оказался метрах в ста от нашей гостиницы.
Я завис баре расположенном для разнообразия в подвальном помещении, а жена бродила по каньону, в бесплодной попытке что-то приобрести. Хотя, я подозреваю, истинная цель таких походов — успокоение измученных когда-то советской действительностью нервов. Когда купить можно было лишь то, что “выбросили”. Да и то, если сильно повезет. Время идет, а травма остается. Видимо, так и не залечиться никогда. Как и всякая психологическая травма, чтобы от нее избавиться, нужно осознать ее наличие. А кому охота признаваться, пусть и самому себе(особенно самому себе!) что изрядную часть жизни ты прожил как тля, ограниченная размером зеленого листочка, по которому судьба удостоила тебя ползать? От того она ходит по магазинам щупая даром не нужные ей тряпки, а я слушаю дрянную музыку из тех, что в мое время считалась малодоступной простым смертным и от того, в каком-то смысле, сакральной.
Музыку я потихоньку ревизирую, а вот совсем отказаться от той шелухи не могу, да и никогда не откажусь. Уж слишком она тесно переплетена с моими воспоминаниями. Настолько тесно, что иногда достаточно пары аккордов, чтобы вспомнить в подробностях события настолько для меня древние, что если я их попытаюсь вспомнить, то непременно зазвучат все те же самые звуки, ибо без них воспоминания и не реанимировать. Музыка тут как кардиостимулятор. Пока она звучит — я помню кто я есть и кем был. Без этого нельзя.
Завтра у нас Чешске Будейовицы. Пан Швейк туда стремился, пусть и не по своей воле. Отчего бы и нам туда не заглянуть?
Комментариев нет:
Отправить комментарий